«Люди на самом деле гораздо лучше, чем могут нам показаться!»
Когда мой ребенок пошел в первый класс, шансов, что мы продержимся хотя бы первую четверть, почти не было. В голове пульсировала единственная мысль: если не получится, попробуем еще раз через год. «Умные и заботливые» тети-психиатры насчитали пишущему и читающему на двух языках ребенку 40 процентов интеллекта и отправили с глаз долой в коррекционную школу на индивидуальное обучение.
На все мои уверения, что ребенок умный, много знает и т. д., я встречала только стеклянные глаза и абсолютное нежелание идти на контакт (интересно, почему в этом случае мы не говорим об аутизме?!). Полученную бумагу пришлось порвать и идти как ни в чем не бывало в нашу местную школу, положившись на Бога.
Вот и 1 сентября! Конечно, когда-то мечтала об этом волнующем моменте, но такой дозы адреналина я давно не получала: наблюдая в окно, как на первом же уроке мое чадо пошло путешествовать по классу, я еле стояла на ногах. Урок Мира сразу все прояснил. Но еще больше меня поразила наша первая учительница, когда я, почти сдавшись без боя, попыталась заговорить с ней об индивидуальном обучении: она предложила, несмотря ни на что, оставить его в коллективе.
Мамы первоклассников — это особая категория людей, но еще более особая — это мамы первоклассников особых детей. Жизнь стала напоминать кино, в котором ты стоишь все уроки под дверью, естественно, трясешься, ждешь, когда же все-таки сдастся учитель и чем еще нас «порадует» мой сын. Ребенок вставал, ходил, пел, рисовал, занимался своими собственными делами, в лучшем случае просто переписывал учебник (читать и писать он начал уже с трех лет). Временами его выводили с портфелем и просили забрать пораньше. А через три месяца он впервые нарисовал на уроке именно то, что всем задали, — елочный шарик. Радости моей не было предела. Это было начало! Он уже не гулял на уроках, не пел, но все еще жил своей собственной жизнью. Такого предмета, как математика, наш «филолог» не признавал в принципе, в тетради, кроме домашних работ, которые делались под крики «уйти», за полгода не появилось ни одной цифры. Тут уже забеспокоилась наша учительница, намекая, что индивидуальное обучение дало бы моему сыну гораздо больше знаний. Но к этому времени я уже изрядно подуспокоилась, поэтому, узнав, что на уроках он не мешает, сказала: «Пусть сидит». То, что в первом классе теперь не выставляют оценки, для нас стало просто спасением. Ребенка все-таки перевели во второй класс, рассчитывая, видимо, что я таки отведу сына на ПМПК. Но я оказалась «несознательной» мамашей и пришла во второй класс как ни в чем не бывало. Но тут уже нас удивил Елисей. Он зашел в класс и стал выполнять все или почти все задания, которые предлагались на уроках, конечно, как умел. Для нас это уже был огромный прогресс.
Второй и третий классы мы пережили без особых приключений: кое-как делали математику (с цифрами смирились, хотя и не подружились), читали доклады, к доске ребенок отвечать не выходил и руку, естественно, тоже не поднимал, зато диктанты писал на «пятерки», чем, собственно, и прославился среди одноклассников. Английский язык тоже попал в область наших интересов, но в контрольных он не всегда понимал задания, поэтому при отличных текущих оценках в четверти имел «четверку». Кстати, Елисею пришлось объяснить разницу между оценками, чтобы он старался: хорошие поощрялись, а за плохие просто не ругали или почти не ругали. Мы договорились, что главное — не бездельничать, поэтому часто, выходя после математики, он уже издалека кричал: «Мама, я не бездельничал!», так как хорошо знал свои математические способности и понимал, что вряд ли решил правильно. Зато своеобразное чувство юмора сына развлекало не только одноклассников, но и учителей. Он, например, хорошо прочитав текст на уроке, мог попросить поставить ему «двойку» или написать в рассказе о домашнем животном потрясающие сведения о том, как наш попугай Кешка пьет пиво и шампанское, не говоря уже о марках коньяка, которые Елисей добросовестно изучил на прилавках.
Отстояв на «вахте» полгода, я получила возможность (вернее, она у меня появилась) уходить из школы на время уроков. Кроме, конечно, физкультуры, потому что переодевались мы с большим трудом, хотя позже нашли-таки способ это делать: во-первых, кеды на липучках с надписями «ПР.» и «ЛЕВ.», во-вторых, спортивная форма под школьной, а в-третьих, вместо рубашки с пуговицами на футболку надевался свитер, правда, снятую рубашку можно было только стирать, так как она, безжалостно свернутая в кулек, в лучшем случае пихалась в портфель, в худшем — валялась здесь же под ногами. А на рисование надевалась наша самая темная рубашка...
Четвертый класс нам дался сложнее, так как детей готовили к тестированию, а Елисей из-за этого нервничал. Последнюю четверть просидели на больничном, а потом укатили на лечение, оставив дневник учителю. До сих пор так и не знаю оценки ребенка за четвертый класс. Выяснив, что он переведен в пятый, посчитала отсутствие дневника мелочью, а его поиски — энергозатратной процедурой.
Не могу не упомянуть, что, учась в третьем классе, попробовали ходить к педагогу по флейте. И через полгода она рекомендовала поступить в музыкальную школу, чтобы выросший ребенок не спросил, почему я его туда не отвела?! И мы рискнули, руководствуясь все тем же принципом, что всегда можно попробовать еще раз (и даже не один). На вступительных экзаменах после общения с сыном комиссия сделала знакомые мне «круглые» глаза и отправила к завучу. Она была очень потрясена, что «такой» ребенок учится в массовой школе, и сказала, что в свою они возьмут, если только наша флейтистка его возьмет к себе. Я не замедлила позвонить нашему педагогу, на что та ответила «да», она будет и дальше нянчиться с ним. Так мы попали и в музыкальную школу, где первый класс Елисей окончил на одни «пятерки». Круг замкнулся: в музыкальной школе мы всем учителям рассказывали, как наш мальчик хорошо учится в обычной школе (предусмотрительно умалчивая, впрочем, о математике), а в обычной конечно же расписывали успехи юного флейтиста. У учителей просто не было выбора, им пришлось присмотреться к ребенку.
Не обошлось, конечно, и без комичных историй. Одна из самых ярких — это выступление Елисея в Приморской филармонии с хором музыкальной школы. Заранее скажу, что накануне этого события его очень интересовало, как выглядит тысяча людей. Елисея рискнули взять сначала на репетицию, где все прошло довольно гладко, и поэтому пригласили на отчетный концерт тоже. Перед выходом на сцену ребенок получил, как мне показалось, исчерпывающие инструкции. Я несколько раз проговорила, что идти надо вот за этим мальчиком, встать ровно, не раскачиваться, на соседей не глядеть и с детьми не разговаривать. Вроде все учла, кроме одного. Я забыла про дирижера... И тут как-то все сразу пошло не так, то есть не по моему сценарию: выходили дети не так, как на репетиции, да еще и по лестнице спускаться пришлось, и, естественно, Елисей уже потерял того, за кем он шел. Наконец хор вышел на сцену, и потянулись подозрительно долгие минуты ожидания начала исполнения. Сцену я не видела и могла только догадываться, из-за кого так долго не начинают петь. Ситуация прояснилась гораздо позже. Уже со слов дирижера, Елисей, впечатленный количеством публики, подошел к ней (как вы помните, о ней инструктаж он не получил) и стал выяснять у дирижера, а не тысяча ли человек сидит в зале (смотрите выше)? Она тоже не была проинструктирована и никак не догадалась, что достаточно было сказать волшебное слово «тысяча». В общем, возвращать певца в строй ей пришлось трижды. На этом карьера нашего хоровика закончилась, и нам пришлось осваивать сольное пение, но уже с другим педагогом. Зато сохранилась запись выступления хора в интернете, правда, с вырезанными «самыми интересными» местами!
До сих пор не могу даже сама себе объяснить, как это все устроилось. У меня никогда не возникало четко продуманного плана по социализации (до чего же не люблю это слово!) моего сына, наверное, дело во мне, я просто не представляла или не была готова к какой-то отличной от других детей жизни своего ребенка. Я вижу, как повзрослел мой сын, сохраняя, однако, свою наивность, вижу слабое, но уже проявление его самостоятельности: «Мама, я принял решение сам, и мне нужна эта книга!» (Уже восьмая или девятая (!) книга басен Крылова.) Смотрю на горящие глаза сына и мысленно радуюсь, что денег в кошельке должно хватить, в крайнем случае, пойдем пешком.
Часто приходилось быть простым наблюдателем на переменах, отношения с одноклассниками не сразу приняли сегодняшнюю форму, а ориентирование в пространстве до сих пор оставляет желать лучшего. Иногда мне казался жестоким такой способ научить «плавать» моего маленького беспомощного «котенка». Но в такие моменты я вспоминаю слова своей подруги, у которой нет руки и познакомившись с которой я далеко не сразу это заметила! Настолько ловко она управлялась со всем. Она сказала: «Я благодарна своей маме, она не пыталась меня оберегать от трудностей и заставляла все делать самостоятельно». А еще мы встретили много замечательный людей, готовых помочь, и усвоила, наверное, один из самых важных уроков жизни, как бы пафосно это ни звучало: ЛЮДИ НА САМОМ ДЕЛЕ ГОРАЗДО ЛУЧШЕ, ЧЕМ МОГУТ НАМ КАЗАТЬСЯ!
Елена Окатова