«ЛИТбез»: Интервью с Еленой Пинчук, руководителем неформального общества помощи аутистам
В конце августа в библиотеке № 8 открылась выставка Алексея Пинчука «Человек вниз головой, Летучий человек и другие», а 13 сентября библиотека ждет в гости и самого художника и всех воспитанников неформального общества помощи аутистам «Маленький принц». Своими размышлениями об аутизме делится в интервью мама Алексея, руководитель «Маленького принца» Елена Пинчук.
– Лена, помнишь, как-то я тебя встретила вместе с сыном в «БУК»?
– Презентация книжки Васи Галактионова была, кажется…
– Да! Ты тогда нас с Лешей познакомила, представила друг другу, и я у тебя потом спросила: «Как себя вести с аутистами?» Ты сказала: «Как с обычными людьми!» Но вот тут такой момент: мы ведь тоже все разные, кто-то интроверт, кто-то экстраверт, ощущение физических границ опять же у всех разное. В принципе, мы все делаем всегда одинаково только одно действие – устанавливаем контакт глазами. А дальше каждый уже по-своему: кто-то может подойти и коснуться, руку подать, для кого-то дистанция нужна. Как оптимально поступить с аутистом?
– Ну здесь все как со всеми – все очень индивидуально.
– То есть можно поздороваться? Можно посмотреть в глаза, да? А что может произойти в ответ? Ребенок-аутист, как он отреагирует?
– Ребенок или взрослый, аутизм – это же навсегда. Аутизм неизлечим.
– А это связано с чем? Визуально-то они обычные люди.
– Причину наука назвать однозначно не может. Это нарушения на нейронном уровне. Никакие анализы, МРТ не показывают их, там нет структурных нарушений. Делаешь снимок мозга — он совершенно нормальный.
– А как ты выяснила, что у тебя ребенок – утист? С какого возраста и как это проявилось?
– Просто ты видишь, что твой ребенок отличается от других. Потому что все дети играют друг с другом, а он нет. Он сам себе какие-то игры устраивает. И игры у него необычные, странные. И он какой-то непослушный. Вот обычному ребенку сказал – он послушался. В раннем возрасте это выглядит так, что он просто избалованный, такое великое непослушание, педагогическая запущенность. Родители эти сигналы долго не могут осознать, но сейчас информации больше и понимать начинают быстрее. Чаще всего обращает на себя внимание задержка речи. И вот с этой задержкой речи у ребенка в четыре года приходишь к доктору. Он: «Что?» Отвечаешь: «Не говорит!» А доктор тебе: «Не говорит? Так он у вас вообще ничего! В глаза не смотрит!» — «Как не смотрит? Смотрит!» — «А ну-ка, посмотри! Не смотрит! И он просьбы не выполняет!» — «Да как не выполняет?! Выполняет!» — «А ну-ка...» И прямо на пальцах все доктор показала. Наше поколение было такое. А сейчас дети уже немножко пораньше определяются: в три года, в два. Вообще уже в полтора года начинается вот это волнение. А до полутора лет сложно понять, потому что ребенок родился восемь по шкале Апгар, нормально все, здоровенький! Редко когда, но бывают моторные нарушения. Вот у меня Леша немножко выбивался из всех: поздно перевернулся на животик. Ну сейчас-то уже опыт есть, уже знаешь, что надо было бы делать, где-то что-то можно было бы подтянуть, но это глобально не решило бы проблему!
Такие дети рождаются, и их много, и это явление прогрессирует. Говорят, аутизм – болезнь двадцать первого века. А пред этой болезнью человечество бессильно, потому что самонадеянно и горделиво, не может смириться с тем, что есть явления, процессы, на которые человек никак воздействовать не может. Люди же не могут сказать: «Да мы тут ничего поделать не можем!», дергаются, пытаются найти какие-то таблетки. Хотя уже уходят от таблеток. В общем, никак не можем принять, что нам это дается для чего-то, потому что, может быть, люди зарвались где-то в каком-то месте. Я считаю, что аутизм относится к эволюционному процессу. Во-первых, буквально у всех детей с аутизмом есть сенсорные нарушения.
– А что это значит?
– Есть сенсорная система человека, и бывает, идут сбои в работе этой системы, то есть информация не доходит до «центра». По мне, так аутизм – это не психиатрия, а больше неврология, сенсорная система – это же неврология. И вот тут чисто мое предположение, что аутизм, аутистические проявления стали прогрессировать тогда, когда человек стал все больше и больше удаляться от природы. То есть, пока он жил близко к природе, у него был очень богатый сенсорный опыт. Все каналы восприятия были задействованы: много запахов, много шумов. Да возьми тот же загородный дом, там выйдешь – как пахнет, какие там лягушки, как там листья шелестят! А город, урбанизация сильно обеднили восприятие человека.
Как я к этому пришла? Я по образованию танцевально-двигательный терапевт, много изучаю, добралась до так называемых чакр. Чакры – энергетические центры, значит, есть какая-то энергия и ее перемещение, распределение. Система человека с этим справлялась, пока у него был очень большой сенсорный и телесный опыт, он много работал руками, много ходил ногами, у него был изнурительный труд физический, смотря у кого, конечно, какое сословие. Но его система справлялась. Сейчас наступило время перекоса энергетического, отсутствия баланса. А чем мы занимаемся с детьми – мы стабилизируем энергетический потенциал человека. Это наука нейропсихология. Здесь легко уйти в эзотерику, конечно, но на самом деле человек как цельная система раньше функционировал с меньшими сбоями. А сейчас мы ведь себя уже не чувствуем, мы вообще тело не чувствуем. У многих наших детей – гипочувствительность. Допустим, у моего ребенка были мозоли до крови, а он шел не хромая. Не чувствовал. Или они не чувствуют боль, когда их мнешь, это есть у нас такое упражнение, «тесто», из телесно-ориентированной терапии, когда мнешь человека, как тесто. Ужасно ощущают свое тело. Дело в том, что я потом занималась с обычными детьми, вот это самое «тесто» делала, так мне потом пацаненок сказал, что ему больно было. Значит, я на него с такой силой воздействовала, как на наших, но нашим-то детям не больно было, ничего не чувствовали.
– Вы об этом сделали вывод по тому, что сравнили, как отреагировал обычный ребенок и аутист?
– Да, мы занимаемся. Развиваем чувствительность свою и детей. Ты давишь на него с какой-то силой и смотришь: насколько он ее чувствует? Плохо чувствует свое тело.
– А как вы получаете обратную связь?
– А так вот! (Лена смеется.) Да не, все равно получаем! Невербальными средствами.
– Понятно! Но тут ведь одно дело отношения – мама с ребенком. Ну ты же сама рассказывала, что, когда вы в четыре года пришли к врачу, врач сказал, что ребенок в глаза не смотрит, а ты: «Ну как не смотрит! Смотрит!» А потому что ты с ним с самого рождения.
– А тут еще вот какой момент надо учесть – он смотрит, когда ему надо! А есть дети, которые вообще не смотрят! А Леша, ну ты же его взгляд хорошо знаешь, ему надо что-то – он все, смотрит! И все сделает! Им надо – они все сделают! Им надо – потанцуют! Вон, на тебе, растанцевались! Или вот я про своего сына знаю, что он у меня недотрога. Но состояние меняется в течение дня много раз. Если его нельзя сейчас обнять, то это не значит, что его нельзя обнять через полчаса.
– Тогда такой вопрос: вырастает аутист биологически взрослым! Ему необходим патронаж? И ему всегда необходим будет патронаж?
– Смотря какой! Аутизм есть разный. Есть высокофункциональный.
– Но вот, может, я сейчас тоже в эзотерику пущусь. Я помню фразу, забыла, кто сказал, кажется, какой-то известный буддист, что нашему миру сейчас катастрофически не хватает поэтов, сказителей, художников и целителей, то есть тех, кто умеет любить. Ну хорошо, у нас есть традиционная медицина с традиционной невропатологией, есть психология с теми же семейными системными расстановками, есть остеопатия. А может ли такое быть, что то, чему не могут найти ученые объяснение, — на то могут ответ найти, ну я не знаю, те же сказочники, современные сказочники, имею в виду! Почему говорю, потому что сказочники, поэты связаны с бессознательным, с архетипами. Откуда же еще они черпают свои образы, свои фантастические картины? Допустим, я заметила, что в книгах, написанных независимо друг от друга разными авторами, встречается океан, или водоем, или какое-то место, связанное с водой, в котором нельзя находиться долго, потому что иначе что-то с тобой может произойти. Например, у Нила Геймана в романе «Океан в конце пути» нельзя находиться долго в водоеме, потому что это океан информации, и пребывая в нем, ты находишься в состоянии, когда знаешь все, и если ты не божество, то тебя может разорвать, разум не выдержит. И у Клайва Льюиса в «Хрониках Нарнии» это портал между мирами, там тоже нельзя находиться долго, и тоже связано с водой. Но это же что-то значит, это место? Может быть, это какое-то состояние, Агранович его называет «моделирование мира». Может быть, все-таки есть возможность получить ответ, не там, где традиционная наука, а в другом месте?
– А в нашем варианте это кто будет? Бабушки? Дедушки?
– Не знаю.
– Я думаю, что мы очень далеки пока от ответа. Как это объяснить, когда человек не может перенести человека? Это к чему отнести? Вот я захожу, вижу много людей и не могу этого вынести. Это биополе. Это не сенсорная уже область. И это не просто психология, я думаю.
– Почему? Мне понятно это состояние, когда не можешь вынести человека, то есть когда тебе в его присутствии невыносимо тяжело, некомфортно. Причем не у меня одной было такое ощущение. В таких случаях обычно говорят: «Человек тяжелый!», но объективно невозможно объяснить, почему тяжелый, ты ведь его не взвешиваешь, просто в его присутствии давит тебя как будто. Я потом у знакомого психолога спросила, чем объяснить это ощущение и не глюки ли у меня. Психолог ответила, что есть действительно тяжелые люди, эмоционально холодные, жесткие, с внутренней злостью. И это проявляется невербально: в жестах, мимике, интонации. Но это же связано с чувствами, с блокировкой чувств, а это психология.
– И это от поколения к поколению передается. Это же тоже можно проследить, что люди рождаются уже с уймой всяких зажимов и блоков.
– Лена, а не может ли причина быть в том, что у нас во время ВОВ страна погрузилась в такую ситуацию, когда было чувствовать запрещено. Горевать некогда было. Надо было выживать. И вот итог – усвоенное состояние бесчувствия, непроживаемых чувств, а там, где нельзя горевать, там нельзя и радоваться. Оно передается следующему поколению, хотя война уже закончилась.
– Однозначно есть наследственность. Пока это все на уровне почти мистическом. На научных конференциях не будут говорить о таких вещах, там все будут говорить о биохимическом составе.
– Короче, это вопрос открытый!
– Вопрос очень открытый. Но я у наших детей вижу сверхъестественные способности вот в каком плане: допустим, была такая ситуация – я почти потеряла сознание накануне занятий, потому что у меня был аллергический шок, а когда пришла на занятие, то Сема сразу это словил. Подошел ко мне, начал меня гладить, обнимать. Или наша психолог рассказала такую историю: накануне того дня, когда умерла ее мама, мой Леша вел себя после занятия совершенно для него нетипично. Он всегда убегал сразу, а тут сел напротив и сказал: «Посидим». И он сидел, ей в глаза смотрел, смотрел. Так и сидели. А на следующий день пришла страшная весть. Она сказала, что он ее так напитывал. То есть он знал, чувствовал, что произойдет. И таких историй много.
– Чувствование. Наверное, это какое-то подсоединение к ноосфере, не знаю, к морфическим полям. Но если подвести итог, то что касается общения — то как с обычными людьми! Смотреть в глаза, говорить: «Привет!»…
– Да то, что им некомфортно, они просто не дадут! Вот ты говоришь: «Посмотреть в глаза – установить контакт», но там и проблема, что ты не сможешь поймать его взгляд. Вот смотри! Сема, иди сюда! Посмотри Наташе в глаза! Видишь, как бегают?! Все, он больше не даст. У нас даже есть упражнение «Посмотри в глаза». Одному посмотрел быстро – меняешься, другому посмотрел. Потихонечку учим. Видишь, результат — сейчас у них взгляд появился, хоть на миг, на секунду, но он есть. А раньше даже этой секунды не было.
– Я хочу сказать, что это все равно взаимодействие. Отсутствие реакции – это все равно способ дать обратную связь. И тогда нам надо быть к этому готовыми, терпимыми, наблюдать и действовать по ситуации.
Беседовала Наталья Григина
Опубликовано 6 сентября на портале Владивостокской библиотечной сети
http://www.vladlib.ru/litbez_interview9.html